Форекс как метонимия
В традиционном смысле слова метонимия (от греч. μετονυμία, «переименование») употребляется в литературоведении для обозначения фигуры речи (тропа), при которой объект называют не его прямым именем, а каким-то другим словом, которое ассоциируется с объектом (например «толстосум» вместо «богач»).
Сегодня, однако, мы будем использовать метонимию в новом и более широком смысле: как тенденцию в развитии современной культуры, которая обуславливает замену понятий, основанную на внешних, но ложных связях. Тенденция эта очень опасная, потому что ведёт к неизбежному неврозу общества, вынужденного мириться с тем, что его жизнь больше не опирается на здравый смысл, а зависит от больной мифологии.
Описанный процесс развивается в нашей жизни параллельно с восстанием масс (термин испанского социолога Хосе Ортега-и-Гассета), которое проявляется сегодня как попытка необразованного класса навязать всему обществу не столько свою политическую волю, сколько свои вкусы, этику и систему ценностей.
В подобном контексте метонимия, с одной стороны, помогает мыслящим людям адаптироваться к «больной реальности», с другой — поддерживает иллюзию самого необразованного класса в том, что он и в самом деле управляет миром.
Если в риторике метонимия используется для углубления понятий и обогащения нашего восприятия, то в социологии она неизбежно приводит к рождению невротического волапюка (вроде ангсоца), в котором «свобода — это рабство», а «война — это мир».
Нужно признать, что со времён Джорджа Оруэлла метонимические процессы существенно совершенствовались и вместо грубых формулировок Министерства Правды мы имеем сегодня изысканный нонсенс вроде «терроризма» (= неугодная власти оппозиция), «свободы выбора» (= диктатура или хаос), «толерантности» (= терпимое отношение к перверсии) или «политкорректности» (= умение умалчивать очевидное).
Метонимия в общественно-политической жизни уже хорошо изучена, но процессы ложной подмены понятий в остальных сферах человеческой деятельности всё ещё наслаждается иммунитетом безвестности. Сегодня мы постараемся разрушить этот опасный status-quo и начнём с близкой нам темы — финансовых отношений и фондового рынка. Речь пойдёт об удивительной химере, поселившейся в русском языке, под названием форекс.
Последние 15 лет читатели регулярно просят меня высказаться по поводу этого самого «форекса», я же отмахиваюсь, либо ограничиваюсь сухой констатацией своего негативного отношения. Лишь недавно я понял причину своего малодушия: я не замечал метонимической коррозии, которая поразила это понятие.
В самом деле, что можно сказать плохого или хорошего о валютном рынке?! Ведь именно таков первоначальный смысл термина Forex, заимствованной из английского языка аббревиатуры FOReign EXchange (дословно «зарубежный обмен»). Рынок как рынок, чьё единственное своеобразие заключается в предельно низкой регуляции. Как можно высказывать оценочные суждения (плохой / хороший) о нейтральном по своей природе экономическом явлении? Даже дерегуляция Forex смотрится естественной, поскольку процедура обмена одной валюты на другую всегда индивидуальна, свободна и не нуждается в посредниках: ты мне даёшь доллары, я тебе йены по цене, которая устраивает нас обоих. Не устраивает — нет сделки. Какая тут может быть регуляция?
Именно в таком виде и существует в мире настоящий «глобальный децентрализованный рынок обмена валютами» (официальное определение в англоязычной среде). И именно поэтому я всегда воздерживался от прямых комментариев.
Воздерживался, пока не осмыслил: в русском языке «форекс» означает нечто совершенно другое. Ни малейшего отношения к рынку валютного обмена, на котором главными действующими лицами выступают коммерческие банки, пенсионные фонды, страховые компании, транснациональные торговые корпорации, хедж-фонды и государственные Центробанки.
С самого начала слово «форекс» в русском языке получило смысловое звучание, отличное от оригинального. Обуславливалось это двумя обстоятельствами. Во-первых, маргинальностью самого «рублёвого» сегмента на рынке валютного обмена. Сегодня доля сделок на Forex, связанных с обменом рубля, составляет 1,6%. Для сравнения, доля новозеландского доллара — 2%, шведской кроны — 1,8%, австралийского доллара 8,6%.
Во-вторых, понятийная дивергенция в русском языке определялась самими реалиями: доступ на «нормальный» Forex предоставляют либо банки, либо биржевые брокеры. Оба этих обстоятельства позволяют избежать диких эксцессов, сопряжённых с разрегулированным статусом самого валютного рынка, поскольку и банки и брокеры подчиняются достаточно строгим регуляционным статусам (скажем, в США за брокерами, вовлечёнными в валютный рынок, наблюдают одновременно и государственная Комиссия надзора за фьючерсным трейдингом, и общественная Национальная фьючерсная ассоциация).
В России «форекс» с самого начала дали на откуп частным компаниям, которые в подавляющем большинстве своём были зарегистрированы в офшорных зонах. Как следствие, неконтролируемый валютный рынок превратился в РФ (и остальных странах СНГ) в дикую анархистскую вольницу.
Именно в этот момент случилось первое метонимическое преобразование понятия Forex: из валютного рынка в общественном сознании он стал синонимом «дикой спекуляции».
Положение усугубляли технические аспекты организации и проведения форексных сделок в русскоязычном пространстве. Поскольку минимальный размер лота с реальной поставкой валюты составляет 5 миллионов долларов, 99,9% частных российских трейдеров сразу отсеиваются. Как следствие, вместо банков и брокеров массовое распространение получили дилинговые центры, ДЦ (те самые — офшорные), которые влезали посредниками между реальными агентами валютного рынка и конечными потребителями услуг.
Для того, чтобы опустить планку до уровня массовой доступности населению, дилинговый центр создаёт параллельную реальность в форме внутреннего клиринга (в народе — «кухни»). Смысл «кухни» в том, что сделки, отправленные в ДЦ, по большей части из ДЦ никуда не выходят. Да и куда выходить заявкам на покупку и продажу валюты размером 15 долларов? На рынок с лотами в 5 миллионов?!
Вместо этого ДЦ осуществляет так называемый matching, сводит один с другой заявки на покупку и продажу по одним и тем же валютным парам (USDEUR, USDJPY и т.д.), поступающим от разных клиентов. Если клиента для исполнения встречной заявки нет, то ДЦ сам занимает противоположную позицию (покупает, когда клиент продаёт, и продаёт, когда клиент покупает).
Самая страшная проблема русской метонимии с форексом, однако, не в уравнении «форекс = дикая спекуляцая», а в неизбежности смысловой подмены второго уровня, той самой, что скрыта от всеобщего обозрения. Подмена, о которой идёт речь, передаётся уравнением «форекс = гарантированный убыток для клиента».
Возникает это второе уравнение не из какого-то дьявольского умысла, а из самой реальности. Правда, реальности рукотворной и оттого преступной.
Дело в том, что как только ДЦ — главный медиатор русскоязычного «форекса» — берёт на себя выполнение встречной сделки, у него случается конфликт интересов. Этот конфликт объясняется просто: если клиент выиграет, то дилинговый центр проиграет. Пока ДЦ живёт исключительно от комиссии, конфликта нет. Как только ДЦ становится покупателем и продавцом и начинает играть против своих же клиентов, начинается мрак.
Не нужно быть шибко умным, чтобы догадаться: ДЦ не захочет проигрывать и будет вынужден что-то придумать. И он, разумеется, придумывает.
Инструментов для воплощения в жизнь метонимического уравнения «форекс = гарантированный убыток для клиента» два. Первый: создаётся гигантское «плечо», которое позволяет клиентуре торговать с рычагом 1 к 100 — обстоятельство, которое уже по законам статистики гарантирует проигрыш. При любом раскладе. Почему?
Потому что у клиента есть только два варианта торговать на рынке с таким плечом: либо пересиживать нереализованные убытки, либо ставить «узкий стоп». Пересиживать банально не получится, потому что тем самым 99,9% российским трейдерам не хватит никаких денег. А «узкий стоп», то есть заявка на выход из позиции, близко расположенная от первоначальной заявки в неблагоприятном направлении, всегда будет вымываться случайными jitters, колебаниями рынка. Поставите стоп чуть подальше, может повести один раз, два раза, три, четыре, не важно сколько, главное, что при попытке N вы все равно всё потеряете и, в конце концов, «сольёте» весь депозит.
Второй инструмент больной форексной метонимии совсем уж криминальный: в какой-то момент ДЦ понимает, что внутренний клиринг замечательно дополняется внутренними же котировками. Как следствие появляются софтверные решения, который создают краткосрочные jitters, вымывающие на стоп-лоссах позиции клиентов, по которым контрагентом выступает сам ДЦ. Единственная проблема: в реальных торгах по валютной паре этих jitters не возникало.
В последние годы «кухонные» игрища с фальшивыми котировками вышли из моды, поскольку они создают избыточную головную боль для ДЦ в юридическом плане. Тем более, что никакой особой нужды в криминале нет: большое плечо позволяет неплохо зарабатывать даже на скромных комиссиях.
В заключение позволю себе несколько слов для реабилитации настоящего Forex, то есть валютного рынка. Если вышеописанная русская метонимия «форекс» — синоним гэмблинга, то полноценный Forex — такой же финансовый рынок, что и все другие. А значит, на нем можно полноценно работать, применяя известные инструменты анализа — от нейросетей до чтения макроэкономической матрицы. Единственное условие — исключить из уравнения субверсивных посредников, превращающих рынок в стол для напёрсточного.
Выполнить это условие также просто: для этого нужно лишь вернуть «форекс» в родное лоно — Forex. А значит — работать только через банки и профессиональных брокеров. Потому что только в этом случае из уравнения будет гарантированно исключён конфликт интересов, а брокер будет только посредником, а не контрагентом по клиентским сделкам.